Неточные совпадения
Если было у него
чувство к
брату теперь, то скорее зависть за то знание, которое имеет теперь умирающий, но которого он не может иметь.
Но ему стало стыдно за это
чувство, и тотчас же он как бы раскрыл свои душевные объятия и с умиленною радостью ожидал и желал теперь всею душой, чтоб это был
брат.
Она никак не могла бы выразить тот ход мыслей, который заставлял ее улыбаться; но последний вывод был тот, что муж ее, восхищающийся
братом и унижающий себя пред ним, был неискренен. Кити знала, что эта неискренность его происходила от любви к
брату, от
чувства совестливости за то, что он слишком счастлив, и в особенности от неоставляющего его желания быть лучше, — она любила это в нем и потому улыбалась.
Ну, положим, даже не
братьев, не единоверцев, а просто детей, женщин, стариков;
чувство возмущается, и русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы.
Сердясь на самого себя за это гадкое
чувство, Левин сбежал в переднюю. Как только он вблизи увидал
брата, это
чувство личного разочарования тотчас же исчезло и заменилось жалостью. Как ни страшен был
брат Николай своей худобой и болезненностью прежде, теперь он еще похудел, еще изнемог. Это был скелет, покрытый кожей.
Вид
брата и близость смерти возобновили в душе Левина то
чувство ужаса пред неразгаданностью и вместе близостью и неизбежностью смерти, которое охватило его в тот осенний вечер, когда приехал к нему
брат.
Он ожидал, что сам испытает то же
чувство жалости к утрате любимого
брата и ужаса пред смертию, которое он испытал тогда, но только в большей степени.
То
чувство смерти, которое было вызвано во всех его прощанием с жизнью в ту ночь, когда он призвал
брата, было разрушено.
Меньшой
брат его, Андрий, имел
чувства несколько живее и как-то более развитые.
У него иногда,
брат, добрые
чувства.
— Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь, как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги! Я не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно. — Он повернулся на бок. — Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее,
брат, тащи! Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право не признавать
чувства сострадания, не то что наш
брат, самоломанный!
— Ага! родственное
чувство заговорило, — спокойно промолвил Базаров. — Я заметил: оно очень упорно держится в людях. От всего готов отказаться человек, со всяким предрассудком расстанется; но сознаться, что, например,
брат, который чужие платки крадет, вор, — это свыше его сил. Да и в самом деле: мой
брат, мой — и не гений… возможно ли это?
— Да, — отозвался
брат, не глядя на него. — Но я подобных видел. У народников особый отбор. В Устюге был один студент, казанец. Замечательно слушали его, тогда как меня… не очень! Странное и стеснительное у меня
чувство, — пробормотал он. — Как будто я видел этого парня в Устюге, накануне моего отъезда. Туда трое присланы, и он между ними. Удивительно похож.
— Не забудь! — говорил Дронов, прощаясь с ним на углу какого-то подозрительно тихого переулка. — Не торопись презирать меня, — говорил он, усмехаясь. — У меня,
брат, к тебе есть эдакое
чувство… близости, сродства, что ли…
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на других девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима
чувство, близкое жалости. Ее рассказ о
брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
Решил пойти к
брату и убедить его, что рассказ о Марине был вызван естественным
чувством обиды за человека, которого обманывают. Но, пока он мылся, одевался, оказалось, что
брат и Кутузов уехали в Кронштадт.
«Устроился и — конфузится, — ответил Самгин этой тишине, впервые находя в себе благожелательное
чувство к
брату. — Но — как запуган идеями русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он. Думать о
брате нечего было, все — ясно! В газете сердито писали о войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта, на шести столбцах фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки...
Теорий у него на этот предмет не было никаких. Ему никогда не приходило в голову подвергать анализу свои
чувства и отношения к Илье Ильичу; он не сам выдумал их; они перешли от отца, деда,
братьев, дворни, среди которой он родился и воспитался, и обратились в плоть и кровь.
Сомнений не было, что Версилов хотел свести меня с своим сыном, моим
братом; таким образом, обрисовывались намерения и
чувства человека, о котором мечтал я; но представлялся громадный для меня вопрос: как же буду и как же должен я вести себя в этой совсем неожиданной встрече, и не потеряет ли в чем-нибудь собственное мое достоинство?
— Да, завтра суд. Что ж, неужели же ты так совсем не надеешься,
брат? — с робким
чувством проговорил Алеша.
— Я,
брат, уезжая, думал, что имею на всем свете хоть тебя, — с неожиданным
чувством проговорил вдруг Иван, — а теперь вижу, что и в твоем сердце мне нет места, мой милый отшельник. От формулы «все позволено» я не отрекусь, ну и что же, за это ты от меня отречешься, да, да?
Кстати, промолвим лишь два слова раз навсегда о
чувствах Ивана к
брату Дмитрию Федоровичу: он его решительно не любил и много-много что чувствовал к нему иногда сострадание, но и то смешанное с большим презрением, доходившим до гадливости.
Это он про меня говорит, и вдруг говорит: «А знаешь, тебе хочется, чтоб они тебя похвалили: преступник, дескать, убийца, но какие у него великодушные
чувства,
брата спасти захотел и признался!» Вот это так уж ложь, Алеша! — вскричал вдруг Иван, засверкав глазами.
— Катерина Ивановна любит тебя,
брат, — с грустным
чувством проговорил Алеша.
Я ждал с жутким
чувством, когда исчезнет последней ярко — белая шляпа дяди Генриха, самого высокого из
братьев моей матери, и, наконец, остался один…
Это было самое тихое и созерцательное время за всю мою жизнь, именно этим летом во мне сложилось и окрепло
чувство уверенности в своих силах. Я одичал, стал нелюдим; слышал крики детей Овсянникова, но меня не тянуло к ним, а когда являлись
братья, это нимало не радовало меня, только возбуждало тревогу, как бы они не разрушили мои постройки в саду — мое первое самостоятельное дело.
Он так часто и грустно говорил: было, была, бывало, точно прожил на земле сто лет, а не одиннадцать. У него были, помню, узкие ладони, тонкие пальцы, и весь он — тонкий, хрупкий, а глаза — очень ясные, но кроткие, как огоньки лампадок церковных. И
братья его были тоже милые, тоже вызывали широкое доверчивое
чувство к ним, — всегда хотелось сделать для них приятное, но старший больше нравился мне.
До как пришлось ему паясничать на морозе за пятачок, да просить милостыню, да у
брата из милости жить, так тут пробудилось в нем и человеческое
чувство, и сознание правды, и любовь к бедным
братьям, и даже уважение к труду.
— Сама знаю, что не такая, и с фокусами, да с какими? И еще, смотри, Ганя, за кого она тебя сама почитает? Пусть она руку мамаше поцеловала. Пусть это какие-то фокусы, но она все-таки ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу,
брат! Ты способен еще на благородные
чувства, потому и говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй, берегись! Не может это хорошо уладиться!
Это враждебное
чувство к собственному детищу проснулось в душе Родиона Потапыча в тот день, когда из конторки выносили холодный труп Карачунского. Жив бы был человек, если бы не продала проклятая Рублиха. Поэтому он вел теперь работы с каким-то ожесточением, точно разыскивал в земле своего заклятого врага. Нет,
брат, не уйдешь…
Анфиса Егоровна примирилась с расторопным и смышленым Илюшкой, а в Тараске она не могла забыть родного
брата знаменитого разбойника Окулка. Это было инстинктивное
чувство, которого она не могла подавить в себе, несмотря на всю свою доброту. И мальчик был кроткий, а между тем Анфиса Егоровна чувствовала к нему какую-то кровную антипатию и даже вздрагивала, когда он неожиданно входил в комнату.
— Нет,
брат, ошибся! — сказал Лихонин и прищелкнул языком. — И не то, что я по убеждению или из принципа… Нет! Я, как анархист, исповедываю, что чем хуже, тем лучше… Но, к счастию, я игрок и весь свой темперамент трачу на игру, поэтому во мне простая брезгливость говорит гораздо сильнее, чем это самое неземное
чувство. Но удивительно, как совпали наши мысли. Я только что хотел тебя спросить о том же.
Тысячи мрачных мыслей наполнили голову Юлии после разговора ее с
братом. Она именно после того и сделалась больна. Теперь же Вихров говорил как-то неопределенно. Что ей было делать? И безумная девушка решилась сама открыться в
чувствах своих к нему, а там — пусть будет, что будет!
Может быть, ему было только любопытно сначала; впоследствии нерешительность его исчезла, и он, с таким же простым, прямым
чувством, как и я, принимал мою привязанность к нему, мои приветливые слова, мое внимание и отвечал на все это тем же вниманием, так же дружелюбно и приветливо, как искренний друг мой, как родной
брат мой.
Тут же кстати, к великому своему огорчению, Софья Михайловна сделала очень неприятные открытия. К француженке-бонне ходил мужчина, которого она рекомендовала Братцевой в качестве
брата. А так как Софья Михайловна была доброй родственницей, то желала, чтобы и живущие у нее тоже имели хорошие родственные
чувства.
Именно это
чувство неизвестности овладело мной, покуда я, неся под мышками и в руках какие-то совсем ненужные коробки, слонялся в полумраке платформы. Собственно говоря, я не искал, а в глубоком унынии спрашивал себя: где-то он, мой шесток ("иде домув мой?"как певали
братья славяне на Минерашках у Излера), обретается? Не знаю, долго ли бы я таким манером прослонялся, если б в ушах моих не раздался, на чистейшем русском диалекте, призыв...
Володя без малейшего содрогания увидал это страшное место, про которое он так много думал; напротив, он с эстетическим наслаждением и героическим
чувством самодовольства, что вот и он через полчаса будет там, смотрел на это действительно прелестно-оригинальное зрелище, и смотрел с сосредоточенным вниманием до самого того времени, пока они не приехали на Северную, в обоз полка
брата, где должны были узнать наверное о месте расположения полка и батареи.
— Да что ж, коли
брат уж здоров теперь, — отвечал Володя, надеясь хоть разговором разогнать
чувство, овладевшее им.
Младший не отвечал ни слова. Вопрос
брата показался ему сомнением в его честности. Досада на самого себя, стыд в поступке, который мог подавать такие подозрения, и оскорбление от
брата, которого он так любил, произвели в его впечатлительной натуре такое сильное, болезненное
чувство, что он ничего не отвечал, чувствуя, что не в состоянии будет удержаться от слезливых звуков, которые подступали ему к горлу. Он взял не глядя деньги и пошел к товарищам.
Наговорившись почти досыта и дойдя наконец до того
чувства, которое часто испытываешь, что общего мало, хотя и любишь друг друга,
братья помолчали довольно долго.
Княгиня Вера с неприятным
чувством поднялась на террасу и вошла в дом. Она еще издали услышала громкий голос
брата Николая и увидела его высокую, сухую фигуру, быстро сновавшую из угла в угол. Василий Львович сидел у ломберного стола и, низко наклонив свою стриженую большую светловолосую голову, чертил мелком по зеленому сукну.
— Масоны могут узнавать друг друга трояким способом, из коих каждый действует на особое
чувство: на зрение — знак, на слух — слово, на осязание — прикосновение. Знак состоит в следующем:
брат, желающий его сделать другому
брату, складывает большие пальцы и указательные так, чтобы образовать треугольник.
— Знаешь ли что! — сказал Глумов, с
чувством пожимая мою руку, — эта мысль… зачтется она,
брат, тебе! И немного погодя присовокупил...
Она встретила спокойным взглядом его сокрушенный взгляд, обняла его, как
брата, и поцеловала три раза, без страха и замешательства, ибо в этом прощальном лобзании уже не было того
чувства, которое за два месяца, у ограды морозовского сада, кинуло ее в объятия князя невольно и бессознательно.
— Не знаю… Может быть, во мне нет этого великодушия… этого, так сказать, материнского
чувства… Но все как-то сдается: а что, ежели
брат Степан, по свойственной ему испорченности, и с этим вторым вашим родительским благословением поступит точно так же, как и с первым?
Алей помогал мне в работе, услуживал мне, чем мог в казармах, и видно было, что ему очень приятно было хоть чем-нибудь облегчить меня и угодить мне, и в этом старании угодить не было ни малейшего унижения или искания какой-нибудь выгоды, а теплое, дружеское
чувство, которое он уже и не скрывал ко мне. Между прочим, у него было много способностей механических; он выучился порядочно шить белье, тачал сапоги и впоследствии выучился, сколько мог, столярному делу.
Братья хвалили его и гордились им.
Правда, он иногда говаривал мне: «На службе,
брат, я все пять
чувств теряю», — но все-таки как-то подозрительно!
Не знаю, но для всех было поразительно, что прежняя легкомысленная, равнодушная к
брату девочка, не понимавшая и не признававшая его прав и своих к нему обязанностей, имеющая теперь все причины к
чувству неприязненному за оскорбление любимой бабушки, — вдруг сделалась не только привязанною сестрою, но горячею дочерью, которая смотрела в глаза своему двоюродному
брату, как нежно и давно любимому отцу, нежно и давно любящему свою дочь…
Такое развитие почти неизвестно мужчине; нашего
брата учат, учат и в гимназиях, и в университетах, и в бильярдных, и в других более или менее педагогических заведениях, а все не ближе, как лет в тридцать пять, приобретаем, вместе с потерею волос, сил, страстей, ту ступень развития и пониманья, которая у женщины вперед идет, идет об руку с юностью, с полнотою и свежестью
чувств.
Он сам не мог бы растолковать, за что так сильно ненавидел того, который, пользуясь всеми преимуществами любимого сына в семействе, был тем не менее всегда родным
братом для приемыша и ни словом, ни делом, ни даже помыслом не дал повода к злобному
чувству.